Шлюхи - Страница 23

К оглавлению

Подъезд оказался сквозным. Вывели во двор. Кто-то бросился бежать, и Никита было кинулся. Короткая очередь. Двое упали.

— Стоять, суки! Руки за голову!

Построили, вывели в следующий двор. Там тоже автоматчики, у них своих десятков пять человек. Командуют:

— К стене! Руки на стену! Ноги расставить!

Обыскивают.

А Никите и иже с ним конвоиры иное придумали распоряжение:

— Лечь! Встать! Лечь! Встать! Лечь!..

И все ложились, и вставали, и вновь ложились, пока одна девчонка не вскочила да не побежала прочь. Грохнула пулеметная очередь — голова девушки лопнула, как перезревший помидор под ножом. Никита видел, Бог знает в каких сияниях и сполохах, тот безголовый бегущий труп…

И тут пленники бросились кто куда. Били-палили пулеметы-автоматы, звенело стекло, орали люди, шипели дымовые шашки, свистели пули…

Никита бежал, не разбирая дороги, сквозь черные дворы, через заборы, изгороди… Позже он не вспомнит, что были на его пути и подвалы, и чердаки, и канализационные трубы…

В то же время Алла Медная достигла здания резервной телестудии, расположенной порядочно в стороне от кипучих событий. Однако еще на подступах ее схватила охрана, завернули за спину руки, приставили дуло к виску, ощупали. От нахлынувшего возбуждения в глазах у нее запрыгали розовые кольца. Только в здание телестудии ее не пустили. Как ни трясла Алла документами, как ни взывала к демократическому долгу стражников, — те отгоняли ее пинками все дальше и дальше от священного места.

Ей вновь повезло.

Добрым гением перед ней возник пупсик-мужичок — директор телекомпании Наркиз Эвклидович Левофинос. Он цыкнул на сторожевых. Он извинился перед Аллой за их ретивость. Он взял ее под руку и ввел в сияющее электричеством нутро благостного палаццо.

Алла рвалась в студию, к микрофону, она лелеяла мечту предстать перед камерой в том героико-поэтическом облике, в который обрядила ее опасная одиссея. Только Наркиз Эвклидович не прислушался к страстным настояниям, Аллу все же переодели, умыли и напудрили. Она не стала отчаиваться: пусть утрачен внешний романтический флер, но внутри пуще прежнего пылает пожар энтузиазма. Дали команду — Алла Медная начала:

— Случилось то, что должно было случиться! Патриотические стервятники дошли до мятежа. Не думала я, что меня надо будет защищать от народа-погромщика. Но виноваты в случившемся прежде всего мы сами (наша глупость и беспечность), да, мы сами и наш президент… Сколько раз мы просили его от имени народа принять меры безопасности к этим тупым негодяям, но президенту хотелось быть добрым, великодушным, терпимым. К кому? К этим подонкам? К фашистам?! Эти негодяи оклеивали своими ядовитыми листовками стены нашего прекрасного города, и все молчали. Еще тогда надо было выпустить кровь из этих ублюдков! Сердце мое переполнено скорбью. Я не призываю к жестокости…

Но тут бессчетные встревоженные телезрители невольно охнули, ибо на их экранах вдруг возникла рожа дородного мужика, жующего шоколадку. К счастью, приятный баритон за кадром вскоре все прояснил:

— «Марс» заряжает меня энергией на целый день. Ведь в нем и молоко, которое придает силы. И начинка из отборного солода и сливок. И глюкоза, чтобы снять усталость. И толстый-толстый слой шоколада. У меня всегда с собой «Марс». И я знаю: какие бы испытания ни, готовил завтрашний день, я смогу преодолеть любые трудности!

После коротенькой рекламы Алла Медная продолжила свой спич. Она говорила пылко, ярко, говорила от имени всего народа, а глаза ее сверкали в натуральной лихорадке. Финал выступления был увенчан такими словами:

— Мы должны жестко потребовать от правительства и нашего президента самых решительных действий. Нам представилась еще одна возможность сделать широкий шаг к демократии и цивилизованности. Не упустим же такой шанс!

Дело было сделано. Усталая, но счастливая Алла возвращалась домой.

Путешествие Евгения Глебовича, посвященное поискам супружницы, не продлилось долго. Стоило ему выйти из метро на какой-то станции в центре, как люди с автоматами поставили его к стене и, тщательно обыскав, отобрали все деньги, даже обручальное кольцо прихватили. Причем, как нетрудно догадаться, проделали они все это без должного пиетета к личности, что-то слышавшей о «правах человека».

— Какой вы грубый, мужчина! — не сдержав возмущения, заметил Евгений Глебович одному из автоматчиков.

— А, ты еще и пидор! — ответил ему на это, архаровец. — Ну-ка, ноги в руки, и чтобы через шесть секунд я не мог тебя найти.

Евгений Глебович, понятно, благоразумно ретировался. Но как он был потрясен словами того человека! Ведь он не то что никогда не имел предосудительных противоестественных связей, но никогда и не помышлял о таких вещах. И вдруг ни за что, ни про что услышать столь тяжкое обвинение. Евгений Глебович очень обиделся и решил завтра же начать отпускать бороду.

Домой Алла Медная явилась под утро изнуренная великими хлопотами, но под этой усталостью шевелилось все то же странное возбуждение, взыгравшее с новой силой после того, как она уписала целую курицу и хвост копченого лосося. Надо сказать, досталось же после того Евгению Глебовичу.

А на следующий день, на следующий день какое шоу было дано всем неленивым и любознательным! Вот уж бал — так бал! Но все по порядку.

Спала Алла недолго. Может, час. Может, два. И проснулась она с криком. Вопль, точнее, почти звериный рев, зародился где-то в самых глубинах сна, он рос, он бился, и прорвал-таки опийные путы — вырвался в явь, увлекая за собой Аллино сознание. Она вскочила на кровати, безумными очами глядя то ли наружу, где серый утренний свет, то ли — в себя — временное прибежище тревожных призраков. Она что-то чуть было не упустила и должна незамедлительно… прямо сейчас же, предпринять… некие действия. Обмерший Евгений Глебович на краю супружеского ложа робко выглядывал из-за высокой подушки. Однако Алла была одержима попытками обуздать хитро изворачивающуюся память… Но вот мысль поймана. «Нельзя терять ни минуты! Немедля туда! К зданию парламента! Вперед! Вперед!»