Шлюхи - Страница 7

Когда они уже сидели в креслах и пили чай, взгляд у хозяйки сделался более умиротворенным, но тем не менее она, словно предчувствуя что-то недоброе, не выспрашивала у Аллы о цели ее визита.

— …я считаю, любая мать могла бы гордиться таким сыном, — продолжала она беседу, все более успокаиваясь. — Всегда такой заботливый. Если бы вы, Аллочка, знали, какой честный. Никаких секретов от меня не держал, Я только и укрепляюсь его памятью. Кандидатскую защитил блестяще! Блестяще! А вот докторскую…

Тут глаза ее заблестели, Тамара Петровна, словно факир, неприметно извлекла из рукава бледно-сиреневый батистовый платок и промокнула им набежавшие слезы.

— Вот в семейной жизни ему не повезло. Как это все началось, — все за границу подались. У Эллочки там какие-то родственники отыскались… Тут у них как-то все и разладилось. Эллочка забрала Леночку, мою внученьку, и уехала. Вот как бывает. Говорят, там хорошо…

Здесь Тамаре Петровне пришлось вторично воспользоваться платком.

— А за год до Коленькиной гибели, вы знаете, мы с ним к морю ездили, в Гагры. И, знаете, так хорошо было… Да я вам сейчас покажу…

Она с неожиданным проворством метнулась к секретеру и поспешно, точно нежданная гостья могла в любую секунду испариться, извлекла из ящика огромный, толстенный альбом, обтянутый шоколадным плюшем.

— Вот, посмотрите, это пристань. А вот Коленька! Плывет. Господи, как далеко он заплывал! Я так волновалась!

Однако предварительное собеседование затягивалось, и это не могло не раздражать Аллу, но она никак не находила подходящего момента, чтобы раскрыть рот. В альбоме совершенно бессистемно были натыканы фотографии совсем свежие и сделанные, не иначе, в прошлом столетии; Тамара Петровна столь же беспорядочно тыкала в них пальцем (с ногтем завидной ухоженности), указывая уже не только на изображения самого сына, но и на персон, предметы и виды, так или иначе с ним связанные. Уронила нежданно:

— Самый дорогой мой человек…

Момент показался Алле благоприятным, и она, долго не раздумывая, обрушилась:

— Да-а… Для меня он ведь тоже не совсем чужим человеком был…

— Для вас?! А разве вы были с ним знакомы?

— Я из-за этого и пришла. Славка… это ведь… его сын.

Тамара Петровна онемела. Алла продолжала просто и светло:

— Николай, действительно, был прекрасным человеком. Исключительным человеком! Редкого ума и таланта. Как сейчас вижу его глаза… Мы познакомились с ним шесть лет назад, еще до того, как я пришла в нашу редакцию. Как все-таки тесен мир! И я ни чуточки не виню его за то, что ему пришлось оставить нас…

Рука Аллы скользнула в сумочку, и на колени Тамаре Петровне легла фотокарточка с изображением двухмесячного Славика.

— Вот каким был тогда Славка… А что?! Что б я могла ему… что я могла дать Николаю: бессонные ночи, хозяйственные хлопоты?.. Вот так, ни за что ни про что погубить уникальный талант? Ведь ему нужно было защищать кандидатскую…

— Кандидатскую… он защитил двенадцать лет назад… — отозвалась откуда-то из глубин бездонного шока оторопелая мать.

— Значит, докторскую, — не стала спорить Алла. — Тем более! Он должен был стать великим ученым. Правда, мне приходилось отдавать силы самым тяжелым и унизительным работам… Зато Николай всегда пытался помогать материально. Конечно, откуда у него было взяться деньгам! Но он все-таки иногда что-то приносил… обычно присылал… да… А то как-то принес вот это, — Алла разжала кулак — на ладони тускло мерцал залапанный звездчатый сапфир в виде кабошона, восточной огранки, в обрамлении мелких бриллиантов и белого золота. — Не сомневайтесь, я не взяла этого, хотя мой ребенок тогда болел… туберкулезом. Но Коля незаметно оставил перстень на столе. Видите, я не посмела продать вашу вещь. А после… я не находила удобного случая вернуть вам. Возьмите же. И простите меня.

Поскольку Тамара Петровна, казалось, превратилась в соляной столб, Алла сама вложила в ее помертвелую руку перстень.

— Я очень надеюсь, как женщина женщину, вы поймете меня. Поймете, что из моей любви к Николаю, из светлой памяти о нем я, как и вы, черпаю жизненные силы. И, поскольку, увы, одна беда вот объединила нас, я хочу… я считаю своим долгом, по мере сил хоть чуть-чуть помогать вам… Не отказывайтесь!

Алла вновь запустила руку в сумочку. Теперь пришел черед третьей вещи — пачки западногерманских марок.

— Вот все, что у меня пока есть…

— Что ты! Что вы!.. — воскликнула напрочь не своим голосом Тамара Петровна, передернувшись при этом как-то неестественно, словно раненое животное. — Это я… Я должна была… Я не знала…

Тут же реквизит был возвращен в сумку.

— Успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь, милая Тамара Петровна. Теперь у меня все хорошо. Я вышла замуж. Он очень добрый человек. Внимателен к Славику. Мы часто с ним говорим о Николае…

Далее Алла Медная понесла уже полную околесицу, но она теперь всецело завладела вниманием и доверием чувствительной растяпы, головы садовой, так что могла дать побольше воли творческой фантазии.

Когда рассказчица решила, что на сегодня предпринятых усилий будет довольно, хозяйка сделалась какой-то вялой, никлой, все невпопад извинялась, а, провожая Аллу, просила в следующий раз непременно захватить с собою Славика. И пока гостья спускалась по лестнице, дверь наверху долго не закрывалась.

Выпорхнув из подъезда, Алла воспарила и полетела, полетела… Во всяком случае, ей чудилось именно, что она реет над погруженной в полумрак слякотной осенней улицей. Пока все складывалось замечательно, и Алла, по порядку перебирая узловые моменты разыгранного сценария, восхищалась собственным мастерством. Преодолев лётом или шагом метров триста (ни о каком транспорте она даже не вспоминала), ей показалось вдруг, что в двух ключевых аспектах ей должно было высказаться определеннее, да и красок не пожалеть. Потому, вдохновленная благожелательностью фортуны, она решила незамедлительно вернуться, тем более что перчатка на всякий случай предусмотрительно была забыта на подзеркальной полочке в прихожей.